15 февраля - 110 лет со дня рождения МУСЫ ДЖАЛИЛЯ

ИСТИНА ДОРОЖЕ. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ПОЭТА-ГЕРОЯ.

Михаил ЧЕРЕПАНОВ

Из дневника В.А. Кузнецова: «27.6.1942 г. …Выяснилось, что из окружения благополучно вышел Черных и еще кто-то, судя по описаниям, Залилов – известный татарский поэт.»

«Гильза с землей с места ранения и пленения Героя Советского Союза, Лауреата Ленинской премии, поэта-воина Мусы Джалиля. Пос. Радофинниково, Тосненский район Ленинградской области. 15 февраля 2013 года.»
Стыдно признаться, но именно в нашем Музее-мемориале Великой Отечественной войны Национального музея РТ хранится экспонат с такой надписью. Это официальный подарок администрации Тосненского района Президенту Татарстана Р.Н. Минниханову и отказаться от него было нельзя. Но правда заключается в том, что все документы и свидетели давно доказали: ранен и пленен Муса Джалиль в 50 километрах от пос. Радофинниково, в районе станции Мясной Бор Новгородского района Новгородской области.

В.А. Кузнецов: «Джалиль был исключительно требователен к своему поэтическому дару»

Имя Мусы Джалиля, его подвиг прочно вошли в историю нашего народа. Сколько бы ни было связанных с именем поэта слухов и недомолвок, все они опровергались документально. О подвиге Джалиля знает весь мир. И способствовали этому усилия многих писателей. Настоящий подвиг в исследовании судьбы Джалиля совершили Г. Кашшаф и Р. Мустафин. В своей книге «По следам оборванной песни» Р. Мустафин впервые приоткрыл занавес тайны над трагической судьбой 2-й Ударной армии. В редакции газеты «Отвага» этой армии Джалиль проработал с апреля по июнь 1942 года до момента пленения.
35 лет назад, в августе 1981 г. мы, бойцы «Снежного десанта», студенты филфака КГУ начали совершать экспедиции по местам боев 2-й Ударной армии. На похоронах солдат, найденных в лесу, удалось познакомиться с бывшей медсестрой, воевавшей в Долине смерти Ниной Марьяновной Карабановой. Она познакомила нас с полковником ГРУ, преподавателем Военно-дипломатической Академии Виктором Александровичем Кузнецовым, который будучи в 1942 г. ответсекретарем редакции, буквально руководил деятельностью Мусы Джалиля на фронте и сохранил целый архив.
В 1984 г. состоялась наша встреча с Виктором Александровичем в Москве. Поразило обилие документов, которые он сохранил. Здесь были не только номера газеты «Отвага» с публикациями Джалиля, но и гранки номера, который готовился к печати 24 июня 1942 г. (последний день сражения армии в кольце). Здесь были фотографии, черновые записи, эпиграммы сотрудников редакции, рисунки и самое главное - дневник Кузнецова. Вел его Виктор Александрович с начала до конца Любанской операции. Именно в этом ценность дневниковых записей - впечатления очевидца.

Из интервью В.А. Кузнецова

Несколько слов о книге Р.А. Мустафина «По следам поэта-героя». Конечно, его выводы основаны на рассказах очевидцев, но многие преувеличивают. Например, Мерецков и Вучетич утверждали, что Муса в составе 2-й Ударной армии был зажигательным поэтом, что его стихами зачитывались бойцы, что все ждали его газетных выступлений. Это преувеличение. Я помню только одно стихотворение Мусы, написанное на русском языке, - «Весенние резервы Гитлера». Оно было опубликовано в «Отваге» 19 апреля 1942 г. Может быть, было еще два-три, но тогда особого впечатления они не произвели. Дело в том, что переводить его стихи с татарского было некому. Муса славится не своей деятельностью в редакции «Отвага», а своей последующей судьбой моабитского пленника. И добавлять к этому ничего не надо.
Муса Залилов был скромный, сдержанный в проявлении своих эмоций человек. Он редко сердился: не могу припомнить случая, чтобы его что-то особенно раздражало, чем-то он был недоволен. У нас в редакции всякие люди были - и очень веселые, и язвительные. Он к числу их не относился. Производил впечатление человека сдержанного, замкнутого. В сущности, он в тех условиях таким и был, он не относился к числу людей, которые быстро сходятся с окружающими. Держался в основном особняком. Наверное, потому, что был немного старше нас. Не помню, чтобы он близко сходился даже с теми людьми, с кем жил в одной землянке. Даже с Львом Моисеевым, заместителем редактора, который привел его из Малой Вишеры, у них не было особой дружбы. И мы, в свою очередь, тоже относились к нему, как старшему товарищу.
Несмотря на свою замкнутость, он был человеком положительным во всех отношениях. Он всегда был вместе с коллективом, хотя особенно в нем не выделялся, как, например, веселый и общительный Михаил Яковлевич Каминер, который очень скрашивал наши особо трагические минуты. Джалиль на правах старшего снисходительно к нам приглядывался, был толковым членом коллектива и относился ко всем очень доброжелательно. В нашем коллективе сложилась атмосфера исключительной доброжелательности во взаимоотношениях друг с другом, в отношении к делу, к работе, к тем обязанностям, которые у каждого были. Обстановка дружбы, взаимоотношений, которая у нас сложилась, в какой-то мере предопределила дальнейшую судьбу нашего Мусы Джалиля.
Первое время он присматривался к делам. Одним из первых его заданий было посещение штаба, политотдела. Редактор Николай Дмитриевич Румянцев, учитывая, что он новичок, поручил Мусе ознакомиться с обстановкой, с сотрудниками газеты, с работниками политуправления армии. Кроме этого, Муса любил посещать госпитали. И Румянцев поощрял это. В госпиталях находились интересные люди, которые только что вышли из боя. Они могли рассказать много подробностей, о которых даже на передовой не всегда узнаешь - там не до этого. Как это ни странно, но иногда наиболее интересную информацию мы получали не из частей, а именно от очевидцев событий, которые оказывались в госпитале. Многие из заметок Джалиля посвящены именно таким людям. Встречались рассказы о медработниках, о госпитале.

Из дневника В.А. Кузнецова:

16 апреля. ...На днях наш редакционный коллектив пополнился еще одним новым сотрудником – приехал Муса Джалиль, известный татарский поэт, который производит впечатление серьезного и энергичного журналиста. В редакцию его привез из Малой Вишеры Лев Моисеев. Они знакомы еще по совместной довоенной учебе в МГУ. Лев Александрович отзывается о нем в высшей степени похвально. Сейчас он знакомит Залилова с редакционным коллективом, представил его в политотделе, вместе они ездят в подразделения и части армии.
…Вот тихим ранним утром наша дружная редакционная семейка живописно расположилась возле редакционных машин, спрятавшихся под деревьями и замаскированных хвойными ветками. Последнее время нам редко удается встречаться всем вместе. Большую часть времени наши корреспонденты находятся в частях, ненадолго возвращаются в редакцию, чтобы освободиться от своих блокнотных записей, и снова разъезжаются по частям.
Хорошая погода выманила из землянок даже наборщиков. Они пристроили свои наборные кассы на самодельных козлах под деревьями. Завязывается неторопливая общая беседа. В какой-то связи Муса Джалиль упоминает Омара Хаяма. Вспоминается другие великие имена древности. Виталий Черных не упускает случая затеять очередную дискуссию, на этот раз имеющую явно восточную окраску.
Мирный спор неожиданно прерывается вражеским воздушным налетом.

Из интервью В.А. Кузнецова:

За время пребывания Мусы Джалиля в редакции (с 6 апреля по 24 июня 1942 г.) вышло 66 номеров «Отваги». Десять из этих номеров у меня сохранились. В уцелевших номерах есть четыре заметки Джалиля, в том числе сатирические стихи «Весенние резервы Гитлера» (19 апреля). Джалиль был активным газетчиком, его заметки часто помещались в «Отваге», иногда даже по две-три заметки в одном номере. Что же касается его стихов, то я не разделяю утверждений, будто бы он часто помещал свои стихи в «Отваге». Джалиль был исключительно требователен к своему поэтическому дару, писал стихи на родном ему языке, не доверяя своему знанию русского языка, а переводчика в нашей редакции не было. Кроме «Весенних резервов» я не помню других стихо-творений Джалиля, опубликованных в нашей газете. Возможно, что их больше и не было. «Весенние резервы» я помню не только потому, что у меня сохранился номер газеты с этим стихотворением, но и потому что мне известны обстоятельства его происхождения.

Из дневника В.А. Кузнецова:

19 апреля. Наши части теряют свою ударность... Тяжело оставлять мысль о наступлении... Артиллеристы подполковника М.Б. Фридланда (18-й артполк РГК) уже обстреливали Любань из своих восьмитонных 152-мм гаубиц. Наши разведчики разглядывали в стереотрубу окраины Любани. До нас доносились звуки артиллерийской стрельбы федюнинцев, атакующих Любань с северо-востока, увы, тоже безуспешно... После падения Красной Горки наша редакция, оказавшаяся в Озерье слишком близко к передовой, вернулась на прежнее место в районе Огорели.
На днях Перльмуттер и Муса Джалиль присутствовали на допросе пленных. Лазарь Борисович, хорошо знающий немецкий, спросил пленного летчика, каких классиков немецкой литературы тот больше всего любит. Словно не поняв вопроса, летчик недоуменно пожал плечами. «Гете, Гейне, Шиллер?» - подсказывает Джалиль. Пустое дело! Взгляд гитлеровца совершенно равнодушен. Летчик только что переброшен на Волховский фронт из Франции и знает только одно: убивать. Некоторые из пленных также новички на нашем фронте, прибыли сюда из Европы и составляют весенние резервы Гитлера.
Муса Джалиль, словно бы даже огорчившийся за духовное убожество гитлеровцев, написал злую сатиру, которую мы даем в сегодняшнем номере в переводе Виталия Черных.»
Стихи так и названы - «Весенние резервы Гитлера»:
Гитлер проклинал зиму,
На неё свалив вину.
«Ветром, мол, зима дышала,
Наступать нам помешала».
Он копил к весне резервы,
Утешал больные нервы.
Наконец, пришла красна
Долгожданная весна.
Только что-то, право, странно
Началась довольно рано:
Только солнце стало печь,
А резерв уж начал течь.
Под лучами нашей красной
Боевой звезды прекрасной
Тает он, как грязный снег,
Очищая путь весне.
Не резервы это - мразь.
Мокрый снег, отбросы, грязь.
Ведь весной все утекает,
Что земле дышать мешает...
Вот, бандит, тебе итог,
Не спасет тебя ничто:
Ни зима, ни май, ни лето.
Песенка твоя пропета !

Из интервью В.А. Кузнецова:

Джалиль много работал над своими стихами. Хорошо помню, что у него были записные книжки, очень похожие на те, которые теперь всем известны. В них он постоянно делал какие-то записи. Нам было известно, что он готовит выпуск очередной книги своих стихов на родине. Думается, что часть стихов, вошедших в «Моабитскую тетрадь», создана еще на Волховском фронте. С уверенностью могу сказать, что по крайней мере об одном из его стихотворений - «Звонок», датированном самим автором (вероятно ошибочно) декабрем 1942 года. Хорошо помню случай, который скорее всего послужил Джалилю исходной точкой для создания этой веселой и светлой миниатюры.
Самым оперативным репортером нашей редакции в ту пору был М. Я. Каминер - общий наш любимец, весельчак и балагур. В минуты редких передышек Каминер забавлял нас всевозможными шутками-прибаутками, запас которых у него был поистине неистощим. Вечерами за ужином Каминер выдавал нам в качестве своеобразного «доппайка» к нашей скудной трапезе одну за другой свои «байки». Среди них оказался рассказ о мальчишке, который попросил прохожего позвонить в чужую квартиру, а потом посоветовал ему поскорее удирать от опасной двери. Наверное, тогда же и было написано стихотворение «Звонок», в котором использован этот сюжет.
В дар Музею передаю ротапринтные копии 12 номеров «Отваги» из числа тех, которые мне удалось вынести из окружения (64 оттиска), и копии некоторых материалов последнего, не вышедшего в свет номера «Отваги» (14 оттисков).
Заметки Джалиля в номерах «Отваги» за 19 апреля («Весенние резервы Гитлера» и «Переписка с ранеными бойцами») и за 9 мая («Кочующий миномет» и «Автоматчик Поляков»).

Из дневника В.А. Кузнецова:
8 июня. По дороге к Мясному Бору миновали могилу Всеволода Багрицкого. Мы подошли с Борисом Павловичем, обнажили головы. К нам приблизился Муса Джалиль.
- Когда-то его отец помог мне поверить в себя.
И Муса тихо прочел стихи, прозвучавшие неожиданным диссонансом в эту невеселую минуту:
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день - как звон,
Как песня, как музыка и как мед!
- Это мои давнишние стихи, - говорит Джалиль, заметив наше недоумение, - их перевел на русский Эдуард Багрицкий. В 1929 году...
14 июня. Борис Павлович Бархаш и Муса Джалиль принесли новости в КП. В Мясном Бору осталось прорвать не более 300 метров. Активно действует наша штурмовая авиация, базирующаяся за Волховом. В районе Ольховки гитлеровцы сосредоточили до 40 танков и значительное количество пехоты, готовясь отрезать пути отхода частей нашей армии на Сенную Кересть. Наши штурмовики (немцы прозвали их «шварцентод» - черная смерть) с одного захода вывели из строя 14 танков. 6 танков подбито из ПТР и ПТО. В этот же день штурмовики разгромили колонну противника у Финева Луга.
Сейчас только 6 часов вечера, а уже девятый налет вражеской авиации… Они получили инструкцию - не бояться зениток, у русских нет боеприпасов. Зенитки и правда молчат.»

Из интервью В.А. Кузнецова:

Из материалов последнего номера есть заметка «Отважные связисты» с подписью в правом верхнем углу «Залилов». Это последняя заметка Джалиля, написанная им на свободе, буквально за несколько часов до последнего акта Любанской трагедии, выхода нашей армии из окружения. В тех условиях сотрудникам некогда было писать свои заметки: они либо сами печатали их на машинке, либо диктовали их машинистке. Склонен думать, что заметку автор продиктовал прямо из блокнота машинистке Вале Старченко.
(От автора: кстати, в августе 1984 г. нам удалось найти блиндаж, в котором находилась редакция «Отваги». Рядом валялись и пишущая машинка, и сейф, который Виктор Александрович опознал, побывав в Казани.)
Заметка еще не была набрана, не носит следов редакторской правки, не имеет шрифтовой разметки. Обрабатывать ее было уже некогда - вражеские автоматчики прорвались в расположение редакции. Заметка не была набрана, как не¬которые из последнего номера, на ней не осталось отпечатков пальцев наборщика. Рассказ в заметке ведется от имени капитана Кубасова. Муса был в одном из штабных подразделений связи, которые до самого последнего момента поддерживали связь между армейскими подразделениями, а также со штабом фронта. Вот он и описывает, как в таких тяжелых условиях в районе Мясного Бора, в самом перешейке, связисты обеспечивают боевую связь.
В ней названо много имен: командир подразделения связи майор Айзенберг, старший политрук Темин, старший лейтенант Черкас, красноармейцы Лунев, Пастухов, Стерликов, Швыдкин, Мильцаев, Лосев, Мифтеев.
Обыкновенная вроде бы заметка. Обыкновенная, да не очень! Как старательно перечисляет Джалиль новые для него имена, словно опасаясь оставить кого-то не отмеченным. С каким вниманием присматривается он к тем, кто творит повседневный ратный подвиг. Как знать, может быть, выжил в крошеве войны кто-нибудь из тех, кого называл Джалиль в своей последней заметке, кто в ту трагическую минуту и не подозревал о соприкосновении с человеком, которому суждено было самому превратиться в сверкающую легенду...

А вот и документ, который рассказывает о маршруте выхода членов редакции из окружения:

В.А. Кузнецов: На другой день после выхода из окружения я рапортом докладывал началь¬нику от-дела пропаганды и агитации политуправления Волховского фронта бригадному комиссару Златкину о судьбе редакции. У меня сохранился черновик этого документа:

«Группа сотрудников газеты 2-й Ударной армии «Отвага», вышедшая из окружения в ночь с 24 на 25 июня, сообщает Вам следующее.
Газета «Отвага» выходила в окружении ежедневно до самого последнего дня. Последний номер вышел 23 июня. Номер за 24 июня был уже почти готов (оттиски гранок сохранены), когда в расположение редакции прорвались вражеские автоматчики. Редакция находилась в это время в 3-3,5 км от Новой Керести по жердевке. Гвардейцы 19-й дивизии Буланова занимали оборону в 800 метрах от нас на дороге Новая Кересть - Малое Замошье. Продвинуться вперед в расположение КП армии (на Дровяное Поле) мы не имели возможности, так как дорога была разбита бомбежками с воздуха и забита машинами, вышедшими из района Н. Керести.
Вся материальная часть нашей типографии была уничтожена вечером 24 июня по устному приказанию начполита Гаруса, полученному редактором Румянцевым. Машины мы уничтожили лишь тогда, когда были уничтожены все стоящие впереди нас машины. Весь личный состав редакции и типографии присоединился к штабу армии, находившемуся в расположении КП 57-й стрелковой бригады. Отсюда мы отправились на прорыв. Группа редакции шла вместе с группой зенитчиков 100-го ОЗАД».
На отдельном листочке, сохранившемся у меня вместе с черновиком донесения, перечислены вышедшие и не вышедшие из окружения сотрудники газеты и типографии. Два неравных столбца в этом скорбном списке: в левом, очень коротеньком, названы имена вышедших:
Холоднов И.Л., Черных В.И., Кузнецов В.А., Каминер И.Я., Летюшкин А., Рапопорт М.М., Левин С.
Вначале этот столбец замыкала фамилия Залилова, поставленная, правда, под вопросом: кто-то говорил мне в тот день, что Мусу Джалиля якобы видели вышедшим из окружения. Но это, увы, оказалось не так.

В правом столбце списка указаны и перечеркнуты имена тех, кому не суждено было вернуться. Вот имена моих товарищей, которых я потерял в эту ночь: Румянцев Н.Д., Бархаш Б.П., Лихачев Н.Н., Чазов Г., Перльмуттер Л.Б., Разумиенко Е.Д., Ермакович В.С., Желтова Е.Ф., Старченко В.Н., Голубев И.И., Купорев, Жестов, Смолин, Холодов Н.И., Лычагин, Кочетков Н.А., Бритов, Жуликов, Лакин С.М., Елизаров К.Н., Субботин В.А., Юлин, Ятаев, Ятин, Мачнев Г.В., Корочкин А.И. - наши журналисты, наборщики, печатники, корректоры, шоферы…

Никому из них не суждено было вернуться. Идут годы, и теперь уже ясно, что все они погибли либо в ту страшную ночь с 24 на 25 июня 1942 года, либо немного позже - за колючей проволокой фашистских концлагерей. Не вырвался на свободу и Мyca Джалиль. Ему лишь удалось выпустить на свободу свои стихи, сразу же ставшие бессмертными. И мне кажется, что «Моабитская тетрадь» стала памятником и всем названным мною товарищам, с которыми жил, работал, творил, радовался и страдал в самую тяжелую пору военного лихолетья сотрудник армейской газеты «Отвага» старший политрук Муса Джалиль.

Виктор КУЗНЕЦОВ. 22 июня 1984 г.»

Послесловие

Как нам удалось выяснить позднее, из списка сотрудников выжил лишь Емельян Дмитриевич Розумиенко. Он попал в плен, сотрудничал с газетой украинского легиона. За подпольную антифашистскую деятельность приговорен гестаповцами к смерти, но в лагере смертников заболел тифом и... выжил. После войны сослан НКВД в Казахстан. Реабилитации так и не дождался, умер в 1981 г.

А что касается подвига М.Джалиля, тот не нуждается ни в приукрашивании, ни в искажении. Памятник поэту на ст.Тосно – дело хорошее. Но если кто-то хочет увековечить место его пленения – знак надо ставить в районе станции Мясной Бор Новгородской области.